Г.Г. Нейгауз и его исполнительское и педагогическое наследие

13.02.2014 КРАЮШКИНА Н.А.
Преподаватель ГПОУ ТО «Новомосковский музыкальный колледж имени М.И. Глинки»
Г.Г. Нейгауз и его исполнительское и педагогическое наследие (1888 – 1964)
Значительная доля педагогического общения, в котором происходит обучение (и воспитание) зависит от личности педагога, его отзывчивости на правду, красоту, проникновение в глубину вещей. Главная тайна воспитания - воспитывать не воспитывая [1, 385]. «Многое из того, что я сейчас делаю и говорю, унаследовано мною от моего учителя,- писал Л. В. Николаев о В. Софроницком... Многому научил он меня не только уроками в классе, но и живым примером» [цит. по: 4]. Педагог должен всегда держать высокий ориентир, проходит ли он прелюдию Баха или Бетховена, т. е. воспитывать, нося это в себе, пишет Л. Баренбойм. Сама жизнь педагога предполагается как творчество и ответственность за собственный пример[1,195].
Советский период русской педагогики повлиял на свободу творчества композиторов и исполнителей. Музыкальная критика в стране атеизма также стала не свободна. Мы не знаем внутренних бездн и сомнений значительных личностей того времени. Можем лишь предполагать и догадываться. Но большая личность всегда проступает сквозь завесу времени и лучшее остается, некая профессиональная родственность жизни в традиции не исчезает со временем.
С именем Г.Г. Нейгауза связана как фортепианная педагогика, так и исполнительское искусство. В его игре не было пустых мест, штампов, пишет Я. Мильштейн, она была не только искренней и естественной, но и самозабвенной, исполнена жизни, точности мысли и выражения. Его деятельность дорога не только тем, кто знал его лично, но и тем, кто читал его книги о музыкальном творчестве. Значительную роль в музыкальном воспитании Нейгауза сыграл Ф.М. Блуменфельд. С его помощью Нейгауз сдал экзамен в Петроградской консерваториии, от него унаследовал широту музыкального кругозора, любовь к музыке и жажду узнать ее. В детские годы Нейгауз изучал языки, много читал, брал уроки математики, истории, географии, размышлял об искусстве и науке, философии, их взаимосвязи и противоречиях. Он стремился к универсальности образования, к постоянной дисциплине интеллекта. Много значило для него общение с Каролем Шимановским, Павлом Коханским и Артуром Рубинштейном. Но путь его был трудным, он всегда работал напряженно, испытывая муки творчества и не сразу был признан как воспитатель крупнейших пианистов современности [3,5-7].
В 1922 году Нейгауз уже выступает в Москве, дает циклы концертов из произведений Шопена, Скрябина, Бетховена, Шумана, Брамса, Листа, Прокофьева, Шостаковича, первым исполнил произведения К. Шимановского. Он умел выявить все скрытое в нотных знаках, сущность замысла. Общение с крупнейшими музыкантами Б. Яворским, К. Игумновым, дружба с поэтами и философами, особенно с Б. Пастернаком, В. Асмусом, И. Андрониковым имели для него огромное значение. Непрестанной энергией творчества была проникнута его деятельность как педагога. Ее гигантский размах привлекли к нему многих выдающихся пианистов современности. Он как педагог совершенствовал не только пианистический талант, но и развивал в учениках ум, глубину познания явлений жизни, выявлял лучшие качества натуры во всей ее неповторимости. Масштаб его деятельности представляют имена С. Рихтера и Э. Гилельса.
Обладая широчайшей культурой, он учил превосходно, зная язык музыки, постигнув необыкновенно тонко ее существо, самое сокровенное. Сначала в концертной деятельности, затем средствами педагогики он делал музыкальное искусство постижимым для других. Все, что он понимал, знал, любил передавал ученикам. И был любим ими. Он вел просветительскую деятельность, давал открытые уроки, читал лекции. После сорока лет педагогической деятельности стал директором Московской консерватории, председателем жюри конкурса им. П.И. Чайковского. Глубина и нестандартность высказываний сочетаются в его статьях, рецензиях, очерках. Таковы работы о Чайковском, Шопене, Скрябине, Метнере, статьи о В. Софроницком, Л. Годовском, Э. Гилельсе, С.Рихтере, М. Полякине, Р. Клемперере, Б. Микеланжели, А.Корто, Ж. Тибо, Г. Гульде, В. Клиберне, Н. Обуховой и др.
Накануне смерти Нейгауз написал «Дневник последних лет» и «Автографические записки», сосредоточенные на сути жизненного пути, которые он назвал автопсихографией. Опыт педагогики зафиксирован в книге «Об искусстве фортепианной игры». Разговор в ней идет о начале обучения в Венской академии музыки, затем о педагогической деятельности в Тифлисе. Он пишет, очем думал, что прочувствовал, «что жизнь проделала» с ним. Всегда, занимаясь даже со слабыми учениками в Елисаветграде, в Тифлисе, Киеве, Москве он пытался «протащить» ученика в область духовной и нравственной культуры, пользуясь игрой на фортепиано, признавая его достаточно слабым средством. Однажды Фейнберг употребил выражение, что качество пианиста есть четыреххвостка: 1- человек, 2- художник, 3- музыкант, 4- пианист. По авторецензии Нейгауза он: 4- средний пианист, 3- хороший музыкант, 2- отличный художник, 1- направленный к добру человек[3,17]. К игре на фортепиано он применял весь комплекс эстетических, морально - философских идей. Понятие ценности человека – всегда в динамике, говорил он, и «чем выше в небо поднимается верхушка дерева, тем глубже в землю уходят его корни» [3,48]. Степень качества общения зависит от того, насколько учитель и ученик узнают друг друга. Все мелкое и незначительное уходит из общения [3,50]. Ученик должен быть готов к тому, чтобы воспринять тончайшие средства, восторг педагога, к этому ведет долгий путь [3,54]. Поэтому на уроке, пишет Нейгауз, учитель музыки в нем всегда преобладал над учителем фортепианной игры. Точны и интересны его записи относительно страстей в человеке, и, если они не имеют выхода, то тогда действуют вовнутрь его, разрушая его[3,65]. Удивительно в нем отсутствие самомнения, свойственного мелким людям. Он себя не ставил ни в грош в смысле педагогики. Когда терпел неудачу с плохим учеником, то шел до конца. Он пишет, что всегда сомневался в том, верен ли стиль его работы, считал, что ничего не достиг, «сидя на двух стульях» исполнительства и педагогики [3,70]. Возражал тем, кто говорил о достижениях его, и как это далеко от того, что он сам думает об этом.
Исходя из требований к себе, вся жизнь представлялась ему как эскиз. В записях со всей очевидностью проступает его тайная мечта о святости в прямом смысле этого слова(!), подчинение добру всего себя. Помня выражение А.С. Пушкина: «слова поэта суть уже дела его», он надеялся, что мысли, которые породили слова и звуки, cуть уже действия[3,73]. Урок у хорошего педагога приводит к действию и оплодотворяет любую деятельность, говорил он, цитируя Гёте: «Мне ненавистно всякое знание, которое непосредственно не побуждает меня к действию и не оплодотворяет мою деятельность» [2,167]. Любой действенный человек восстает против эмоциональности, того, что мешает жить, являясь слишком пустяшным [3,75]. «Искусство – та же жизнь, только в высоком ее проявлении, - некая кристаллизация жизни, включая человека...» [3,85]. То, что сделало меня учителем музыки, пишет Г.Г. Нейгауз, в большей степени, чем учителем фортепианной игры, это то, что в детстве я возненавидел «технику», вопреки советам отца, работая главным образом над музыкой, полагая, что чем яснее поставлена цель, тем увереннее и безошибочнее найдутся средства для ее достижения... [3,83]. Главное - освободить дух, и это излечит от скованности физической [3,89]. Любое усовершенствование в работе и достижении цели он видел в усовершенствовании мысли, выявление «сокровенного смысла»[2, 12], исходя из того, что ясная для учеников цель, определяет и поиск ее достижения. То, что он говорил им, бережно относясь к свободе, и не насилуя, ведя извилистым путем, становилось их собственностью [3,69]. Имея богатейший педагогический опыт, он писал, что даже самые способные и чуткие к обучению ученики, занимаясь музыкальным творчеством, «не подозревают, с каким великим проявлением человеческого духа они имеют дело». Даже мало и совсем неспособные могут получить представление о музыке, где властвуют те же божественные законы [2, 59].
Не покидающее его ощущение чуда в исследовании тайн и закономерностей в своем искусстве как музыканта и педагога, заставляло его работать жертвенно без всякого сожаления [3,14-15]. Об индивидуалистических тенденциях он говорил как о слабости. Боязнь потерять свое «Я», противопоставление себя миру есть знак «безлюбия ко всему, что не «я»... душевная скудость. В крупной личности следы индивидуализма редки. Такие люди не прикованы к своему «я», как всякий индивидуалист. Он часто говорил и писал, что обязан другим, жившим до него музыкантам и современникам. «Истинно великие люди не загораживают мир своим «я». «Я – всегда ненавистно»,- любил он цитировать Паскаля. «...противоположность тенденций индивидуализма и творческой личности» надо уяснить всякому, работающему в творческой области. Для того чтобы быть великим музыкантом, говорил Нейгауз, надо быть, прежде всего, великим, а затем уже музыкантом»[3,175].
В своем творчестве и личности Г. Г. Нейгауз олицетворяет ту школу, к которой всегда можно обратиться в поисках педагогического творчества.
Библиография
1. Выготский Л.С. Педагогическая психология / Л. Выготский; под ред. В. В. Давыдова. – М.: Астрель: Люкс, 2005.
2. Нейгауз Г.Г. Об искусстве фортепианной игры: заметки педагога.- М., 1988.
3. Нейгауз Г.Г. Размышления, воспоминания, дневники. Избранные статьи. Письма к родителям. М.: Советский композитор, 1983. – 498с.
4. Николаев Л.В. Сафонов как педагог. Рукопись1941 год. ГЦММК, ф.129, ед. хр. 148, лл. 2122.